![[personal profile]](https://www.dreamwidth.org/img/silk/identity/user.png){kind=small}
luntegБескомпромиссное говно этот сапсан -- окно битое, в заковыристую такую трещинку, половики грязные, пассажиры похмельные. По внутрипоездной трансляции гоняют бесконечную актрису-гурченко (поневоле вспоминается горчевский пес-степан) -- актриса-гурченко на фоне часов, актриса-гурченко на фоне конькобежцев, актриса-гурченко на фоне демократических негров, актриса-гурченко на фоне пропадающих нот.
Если бы я был писателем-пелевиным, я бы ничего из головы не выдумывал, а просто описывал то, что вижу. Вот сидит человек с легкой небритостью в эргономичном кресле поезда-сапсан и тупо пялится на внутрипоездную трансляцию. Между Бологое и Березайкой бесконечный фильм с актрисой-гурченко внезапно сменяется видами среднерусской возвышенности, рассеченной напополам парой стальных рельс? рельсов? короче, железной дорогой, по которой неторопливо пиздует поезд-электричка. Перед, после и по бокам поезда-электрички железную дорогу вдумчиво пересекают пейзане и пейзанки в разноцветных кофтах и серых кепках, их лица покойны и основательны как мать-наша-природа. Внезапно легконебритый пассажир видит среди пейзан и пейзанок мальчика-подростка с велосипедом "Орленок" в поводу, неуловимо напоминающего ему кого? да, блин, сюжетные ходы просчитаны еще до рождения нашего пассажира, и теперь он, в клетчатой ковбойке и польских джинсах, с верным "Орленком" под боком, стоит посреди платформы и летного полдня. Кажется, ему предстоит осознать какие-то истины, что-нибудь на тему повторяемости или управляемости, прошлого или будущего, покоя и воли. При этом вагон поезда-сапсана продолжает стремительно лететь вперед, систематически вклиниваясь в стройное ностальгическое повествование о светлом пионерском детстве.
Актриса-гурченко в платьице в талию исполняет песню про полчаса или час, казенные наушники остались невостребованными, на что мне незамедлительно пеняют: оказывается, их можно разобрать на микрофоны. На что можно разобрать сами микрофоны, неясно, потому что в шаговой доступности разобрано все, включая фонарик с ручным приводом и дверной замок.
Он по-прежнему все время хочет жрать, он еще вырос и теперь действительно выше меня, если не сутулится, у него неимоверно патриотический дневник с датами, гимнами и Внутренними распорядками и расписаниями. Ему малы очередные кроссовки, он оброс, но не критично, ботинки и куртка, припертые поездом-сапсаном с актрисой-гурченко и писателем-пелевиным на борту, слава богу, не малы -- но хорошо, что я прибавила размер, покупая зимнюю амуницию. В областном центре неожиданно солнечно и тепло, мы болтаемся по дворам -- хочешь посмотреть рыб? они разноцветные. он не хочет рыб, он хочет жрать. Мы идем в "Гастрит" -- туда, где был второй вход и дальние стойки. Смотри, говорю я, это гастрит, а сейчас мы пойдем мимо эльфа.
Если бы я был писателем-пелевиным, я бы ничего из головы не выдумывал, а просто описывал то, что вижу. Вот сидит человек с легкой небритостью в эргономичном кресле поезда-сапсан и тупо пялится на внутрипоездную трансляцию. Между Бологое и Березайкой бесконечный фильм с актрисой-гурченко внезапно сменяется видами среднерусской возвышенности, рассеченной напополам парой стальных рельс? рельсов? короче, железной дорогой, по которой неторопливо пиздует поезд-электричка. Перед, после и по бокам поезда-электрички железную дорогу вдумчиво пересекают пейзане и пейзанки в разноцветных кофтах и серых кепках, их лица покойны и основательны как мать-наша-природа. Внезапно легконебритый пассажир видит среди пейзан и пейзанок мальчика-подростка с велосипедом "Орленок" в поводу, неуловимо напоминающего ему кого? да, блин, сюжетные ходы просчитаны еще до рождения нашего пассажира, и теперь он, в клетчатой ковбойке и польских джинсах, с верным "Орленком" под боком, стоит посреди платформы и летного полдня. Кажется, ему предстоит осознать какие-то истины, что-нибудь на тему повторяемости или управляемости, прошлого или будущего, покоя и воли. При этом вагон поезда-сапсана продолжает стремительно лететь вперед, систематически вклиниваясь в стройное ностальгическое повествование о светлом пионерском детстве.
Актриса-гурченко в платьице в талию исполняет песню про полчаса или час, казенные наушники остались невостребованными, на что мне незамедлительно пеняют: оказывается, их можно разобрать на микрофоны. На что можно разобрать сами микрофоны, неясно, потому что в шаговой доступности разобрано все, включая фонарик с ручным приводом и дверной замок.
Он по-прежнему все время хочет жрать, он еще вырос и теперь действительно выше меня, если не сутулится, у него неимоверно патриотический дневник с датами, гимнами и Внутренними распорядками и расписаниями. Ему малы очередные кроссовки, он оброс, но не критично, ботинки и куртка, припертые поездом-сапсаном с актрисой-гурченко и писателем-пелевиным на борту, слава богу, не малы -- но хорошо, что я прибавила размер, покупая зимнюю амуницию. В областном центре неожиданно солнечно и тепло, мы болтаемся по дворам -- хочешь посмотреть рыб? они разноцветные. он не хочет рыб, он хочет жрать. Мы идем в "Гастрит" -- туда, где был второй вход и дальние стойки. Смотри, говорю я, это гастрит, а сейчас мы пойдем мимо эльфа.
